– Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня.

– Э-эх, Соня! – вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. – Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!

– И убили! Убили!

– Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь меня, – вскричал он вдруг в судорожной тоске, – оставь меня!

Он облокотился на колена и, как в клещах, стиснул себе ладонями голову.

– Экое страдание! – вырвался мучительный вопль у Сони.

– Ну, что теперь делать, говори! – спросил он, вдруг подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния лицом смотря на нее.

– Что делать! – воскликнула она, вдруг вскочив с места, и глаза ее, доселе полные слез, вдруг засверкали. – Встань! (Она схватила его за плечо; он приподнялся, смотря на нее почти в изумлении.) Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь? Пойдешь? – спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в своих руках и смотря на него огневым взглядом.

Он изумился и был даже поражен ее внезапным восторгом.

– Это ты про каторгу, что ли, Соня? Донести, что ль, на себя надо? – спросил он мрачно.

– Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

– Нет! не пойду я к ним, Соня.

– А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? – восклицала Соня. – Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! – вскрикнула она, – ведь он уже это все знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!

– Не будь ребенком, Соня, – тихо проговорил он. – В чем я виноват перед ними? Зачем пойду? Что им скажу? Все это один только призрак… Они сами миллионами людей изводят, да еще за добродетель почитают. Плуты и подлецы они, Соня!.. Не пойду. И что я скажу: что убил, а денег взять не посмел, под камень спрятал? – прибавил он с едкою усмешкой. – Так ведь они же надо мной сами смеяться будут, скажут: дурак, что не взял. Трус и дурак! Ничего, ничего не поймут, они, Соня, и недостойны понять. Зачем я пойду? Не пойду! Не будь ребенком, Соня…

– Замучаешься, замучаешься, – повторяла она, в отчаянной мольбе простирая к нему руки.

– Я, может, на себя еще наклепал, – мрачно заметил он, как бы в задумчивости, – может, я еще человек, а не вошь, и поторопился себя осудить… Я еще поборюсь.

Надменная усмешка выдавливалась на губах его.

– Этакую-то муку нести! Да ведь целую жизнь, целую жизнь!

– Привыкну… – проговорил он угрюмо и вдумчиво. – Слушай, – начал он через минуту, – полно плакать, пора о деле: я пришел тебе сказать, что меня теперь ищут, ловят…

– Ax! – вскрикнула Соня испуганно.

– Ну, что же ты вскрикнула! Сама желаешь, чтоб я в каторгу пошел, а теперь испугалась? Только вот что: я им не дамся. Я еще с ними поборюсь, и ничего не сделают. Нет у них настоящих улик. Вчера я был в большой опасности и думал, что уж погиб; сегодня же дело поправилось. Все улики их о двух концах, то есть их обвинения я в свою же пользу могу обратить, понимаешь? и обращу; потому я теперь научился… Но в острог меня посадят наверно. Если бы не один случай, то, может, и сегодня бы посадили, наверно даже, может, еще и посадят сегодня… Только это ничего, Соня: посижу, да и выпустят… потому нет у них ни одного настоящего доказательства, и не будет, слово даю. А с тем, что у них есть, нельзя упечь человека. Ну, довольно… Я только чтобы ты знала… С сестрой и с матерью я постараюсь как-нибудь так сделать, чтоб их разуверить и не испугать… Сестра теперь, впрочем, кажется, обеспечена… стало быть, и мать… Ну, вот и все. Будь, впрочем, осторожна. Будешь ко мне в острог ходить, когда я буду сидеть?

– О, буду! Буду!

Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.

– Соня, – сказал он, – уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.

Соня не ответила, она плакала. Прошло несколько минут.

– Есть на тебе крест? – вдруг неожиданно спросила она, точно вдруг вспомнила.

Он сначала не понял вопроса.

– Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! – упрашивала она. – Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!..

– Дай! – сказал Раскольников. Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку.

– Не теперь, Соня. Лучше потом, – прибавил он, чтоб ее успокоить.

– Да, да, лучше, лучше, – подхватила она с увлечением, – как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем.

В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.

– Софья Семеновна, можно к вам? – послышался чей-то очень знакомый вежливый голос.

Соня бросилась к дверям в испуге. Белокурая физиономия г-на Лебезятникова заглянула в комнату.

V

Лебезятников имел вид встревоженный.

– Я к вам, Софья Семеновна. Извините… Я так и думал, что вас застану, – обратился он вдруг к Раскольникову, – то есть я ничего не думал… в этом роде… но я именно думал… Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, – отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.

Соня вскрикнула.

– То есть оно, по крайней мере, так кажется. Впрочем… Мы там не знаем, что и делать, вот что-с! Воротилась она – ее откуда-то, кажется, выгнали, может, и прибили… по крайней мере так кажется… Она бегала к начальнику Семена Захарыча, дома не застала; он обедал у какого-то тоже генерала… Вообразите, она махнула туда, где обедали… к этому другому генералу, и, вообразите, – таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще из-за стола. Можете представить, что там вышло. Ее, разумеется, выгнали; а она рассказывает, что она сама его обругала и чем-то в него пустила. Это можно даже предположить… как ее не взяли – не понимаю! Теперь она всем рассказывает, и Амалии Ивановне, только трудно понять, кричит и бьется… Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить… «Пусть, говорит, видят, как благородные дети чиновного отца по улицам нищими ходят!» Детей всех бьет, те плачут. Леню учит петь «Хуторок», мальчика плясать, Полину Михайловну тоже, рвет все платья; делает им какие-то шапочки, как актерам; сама хочет таз нести, чтобы колотить, вместо музыки… Ничего не слушает… Вообразите, как же это? Это уж просто нельзя!

Лебезятников продолжал бы и еще, но Соня, слушавшая его едва переводя дыхание, вдруг схватила мантильку, шляпку и выбежала из комнаты, одеваясь на бегу. Раскольников вышел вслед за нею, Лебезятников за ним.

– Непременно помешалась! – говорил он Раскольникову, выходя с ним на улицу, – я только не хотел пугать Софью Семеновну и сказал: «кажется», но и сомнения нет. Это, говорят, такие бугорки, в чахотке, на мозгу вскакивают; жаль, что я медицины не знаю. Я, впрочем, пробовал ее убедить, но она ничего не слушает.

– Вы ей о бугорках говорили?

– То есть не совсем о бугорках. Притом она ничего бы и не поняла. Но я про то говорю: если убедить человека логически, что, в сущности, ему не о чем плакать, то он и перестанет плакать. Это ясно. А ваше убеждение, что не перестанет?

– Слишком легко тогда было бы жить, – ответил Раскольников.

– Позвольте, позвольте; конечно, Катерине Ивановне довольно трудно понять; но известно ли вам, что в Париже уже происходили серьезные опыты относительно возможности излечивать сумасшедших, действуя одним только логическим убеждением? Один там профессор, недавно умерший, ученый серьезный, вообразил, что так можно лечить. Основная идея его, что особенного расстройства в организме у сумасшедших нет, а что сумасшествие есть, так сказать, логическая ошибка, ошибка в суждении, неправильный взгляд на вещи. Он постепенно опровергал больного и, представьте себе, достигал, говорят, результатов! Но так как при этом он употреблял и души, то результаты этого лечения подвергаются, конечно, сомнению… По крайней мере, так кажется…

Раскольников давно уже не слушал. Поравнявшись с своим домом, он кивнул головой Лебезятникову и повернул в подворотню. Лебезятников очнулся, огляделся и побежал далее.

Раскольников вошел в свою каморку и стал посреди ее. «Для чего он воротился сюда?» Он оглядел эти желтоватые обшарканные обои, эту пыль, свою кушетку… Со двора доносился какой-то резкий, беспрерывный стук; что-то где-то как будто вколачивали, гвоздь какой-нибудь… Он подошел к окну, поднялся на цыпочки и долго, с видом чрезвычайного внимания высматривал во дворе. Но двор был пуст и не было видно стучавших. Налево, во флигеле, виднелись кой-где отворенные окна, на подоконниках стояли горшочки с жиденькой геранью. За окнами было вывешено белье… Все это он знал наизусть. Он отвернулся и сел на диван.

Никогда, никогда еще не чувствовал он себя так ужасно одиноким!

Да, он почувствовал еще раз, что, может быть, действительно возненавидит Соню, и именно теперь, когда сделал ее несчастнее. «Зачем ходил он к ней просить ее слез? Зачем ему так необходимо заедать ее жизнь? О, подлость!

– Я останусь один! – проговорил он вдруг решительно, – и не будет она ходить в острог!

Минут через пять он поднял голову и странно улыбнулся. Это была странная мысль. «Может, в каторге-то действительно лучше», – подумалось ему вдруг.

Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.

В первой части «Преступления и наказания» раскрывается внут­ренняя борьба Раскольникова с самим собой, шаг за шагом прослеживается его путь к преступлению. Завершается первая часть незабываемо страшной сценой убийства. Остальные пять частей повествуют о том, что произошло после этого события. Таким образом, главное место в романе занимает рассказ о том, как совершается наказание.

Наказание начинается в сущности еще до преступления, самая мысль о котором жжет и терзает Раскольникова: «Нет, я не вытерплю, не вытерплю! Пусть, пусть даже нет никаких со­мнений во всех этих расчетах...» Наказание бесконечно усугубляется в момент преступления. Мы видим эту сцену словно бы глазами Раскольникова, чувствуем, как и он, что эта жадная старуха все-таки человек, что невыносимо страшно и мерзко опустить топор на ее голову. А Лизавету мы видим испуганным до оцепенения беззащитным ребенком. «Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его».

Таким образом, наказание не сводится к судебному приго­вору, оно заключено в нравственной пытке, более тягостной для героя романа, нежели тюрьма и каторга. Муки совести, леденя­щий душу страх, который преследует Раскольникова на каждом шагу, сознание бессмысленности совершенного злодеяния, со­знание своей ничтожности, неспособности стать «властелином», понимание несостоятельности своей теории - все это невыноси­мым гнетом ложится на душу преступника. Он отъединен от людей, все прежние связи словно ножом отрезаны - он остает­ся в пустоте.

Писатель ставит своего героя в разные положения, сводит с разными людьми, и это дает возможность глубже раскрыть его нравственные муки. Все ранит и без того больную душу: и соприкосновение с циником Свидригайловым, и общение с добрым Разумихиным. Но особенно мучительна встреча с теми, кто преж­де был бесконечно близок и дорог,- с матерью и сестрой.

В смятении думает о своем сыне мать: «И как это у него все хорошо выходит... И так бы вот, так бы, кажется, и бросилась к нему и обняла его, и... заплакала,- а боюсь, боюсь! Ну чего я боюсь?..» Недоумевает и наблюдательная, чуткая Дунечка: «Что он, по обязанности, что ли, нам отвечает?.. И мирится, и прощения просит, точно службу служит или урок затвердил». Все участники этой сцены страдают. Но больше всех страдает сам Раскольников. Авторские ремарки обнажают то невыносимое состояние, в котором он находится, говоря, казалось бы, самые обыкновенные вещи: «продолжал он будто заученный с утра урок», «как бы проснулся»; «прибавил он с досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь». Выразительна и мимика Раскольникова. Он не улыбается, а «кривит рот в улыбку»; «лицо его перекосилось как бы от судороги».

Муки Раскольникова изображены с такой силой, что мы слов­но вместе с ним ощущаем и отчуждение от всех людей, и страх, и отчаяние. Его смятение в сценах с Порфирием Петровичем, сумевшим разгадать натуру Раскольникова, передано с удиви­тельным знанием психологии человека, который смертельно боится как-нибудь выдать себя. Писатель воспроизводит одновре­менно и то, что говорит Раскольников, и то, что он думает, а мысли и чувства Порфирия от читателя скрыты так же, как и от героя романа. По выражению лица следователя, по его нарочито гуманным репликам мы вместе с Раскольниковым пытаемся уга­дать: понимает ли Порфирий, кто убийца, ловит он Раскольникова или просто ведет невинную беседу?

Достоевский передает беспорядочный поток мыслей убийцы: «Главное, даже не скрываются и церемониться не хотят!..- Он с трудом перевел дыхание.- А что если мне так только кажется! Что если это мираж и я во всем ошибаюсь, по неопытности злюсь, подлой роли моей не выдерживаю!.. Все слова их обыкновенные, но что-то в них есть... Почему они говорят таким тоном? Да... тон... Подмигнул мне давеча Порфирий иль нет? Верно, вздор; для чего бы подмигивать?.. Или все мираж, или знают!.. Даже Заметов дерзок... Дерзок ли Заметов? Знают ли про квартиру-то?! Поскорей бы уж!..»

Писатель-психолог обнажает все оттенки, все стадии ду­шевной драмы своего героя. Шаг за шагом он сопровождает Раскольникова, передавая его мысли, движения его души. На протяжении десятков страниц освещается история одного дня. В течение этого дня совершается множество драматических со­бытий. Писатель рисует сцены предельно напряженной духовной борьбы, надрыва, когда его герои сходятся вместе, мучают друг друга и мучаются сами.

Вот, например, один день Раскольникова (рассказ об этом дне занимает свыше ста страниц): мать и сестра приходят к больному Родиону, и между ними происходит тяжелый для всех разговор; неожиданно появляется Соня; Раскольников впервые встречается со следователем Порфирием Петровичем; неизвест­ный мещанин бросает в лицо Раскольникову: «Убивец!»; проис­ходит знакомство и первое столкновение Раскольникова со Свидригайловым; у Дунечки и Пульхерии Александровны собираются Разумихин, Раскольников и Лужин; Дунечка порывает с жени­хом; вечером Раскольников приходит к Соне.

Видя мучительный разлад в сознании Раскольникова, без­мерную силу его страдания, читатель убеждается, что ложный путь, избранный героем романа, ведет не к возвышению его личности, а к нравственной пытке, к духовной смерти.

Тема «Путь Раскольникова к преступлению»

Идеологическая основа романа: в романе отражены идеи, которые «носились» в воздухе (революционно-демократические о насильственном преобразовании общества; бонапартистские - теория сильной личности, для достижения своей цели все средства хороши, когда вершатся великие дела, кто-то обязательно должен погибнуть).

Работа с текстом (гл. 1 - 6)

Задание. Выписать ситуации, слова, состояния, мысли, приведшие Раскольникова к мысли о возможности и необходимости преступления.

1. «Молодой человек чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого стыдился и от которого морщился. Он был кругом должен хозяйке...»

2. «Он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию».

3. «Он был задавлен бедностью... Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься...»

Задание. Нарисовать дом, в котором мог проживать Раскольников.

(Вспомнить Булгакова: «дворницкие исчезли, появились кражи».)

4. Идет к старухе на пробу. «На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!..»

5. В распивочной (пьяные, компания с одною девкою и гармонью), песня:

Целый год жену ласкал,

целый год жену ласкал,

По Подъяческой пошел,

свою прежнюю нашел...

6. Разговор с Мармеладовым: бедность не порок, но нищета - порок.

7. «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти!»

8. Рассказывает историю Сони (проживала по желтому билету).

Раскольникова поражает то, что семья живет на деньги, которые приносит Соня. Лицемерие общества (Соня не может жить с родными, а родные пользуются ее «услугами».)

9. «В это время целая партия пьяных вошла в распивочную, и раздались у входа звуки шарманки и детский надтреснувший голосок, певший «Хуторок». (Взрослые зарабатывают на нищих детях.)

10. Раскольников дома у Мармеладовых. Угнетающее впечатление.

11. «Письмо матери его измучило. (...) Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит! Жертву-то, жертву-то обе вы измерили ли вполне? Так ли? Под силу ли? В пользу ли? Разумно ли?».

12. «Вчерашняя мысль опять пронеслась в его голове... он предчувствовал, что она непременно «пронесется», и уже ждал ее... но... теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грязном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам осознал это...»

13. На улице встречает пьяную, оскорбленную, обманутую девушку лет пятнадцати-шестнадцати. Спасает ее от плотного, жирного господина. Озлобляется. Почему? Рассуждает о «проценте»: «А что, коль и Дунечка как-нибудь в процент попадет!.. Не в тот, так в другой?..»

Нужно что-то делать: индивидуальный бунт, протест героя.

14. Останавливает Раскольникова его мысль о Разумихине и страшный сон (мужики забили лошадь): «Боже!.. неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове... буду скользить в липкой, теплой крови... красть, дрожать... Ведь я же все равно не решусь! Я ведь не вытерплю, не вытерплю... Господи! Покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой... мечты моей!». Отвращение к убийству.

Казалось бы, от-решился, но идея сильней: случайный путь домой по необычной дороге - по Сенной - стал роковым.

15. Встречает Лизавету, узнает, что в тот час ее не будет дома.

16. Заходит в трактир, «странная мысль наклевывалась в его голове... и очень его занимала».

17. Слышит разговор офицера и студента об Алене Ивановне: «Да что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана...»

«...А скажи ты мне: убьешь ты сам старуху или нет?»

«Разумеется, нет. Я для справедливости...»

Раскольников слышит в этом какое-то предопределение, указание, решается на убийство.

Анализ пути героя к преступлению.

Домашнее задание. Выписать «вечные вопросы» (главы 1 - 6).

Тема «Опровержение теории Раскольникова»

Работа с текстом

1. Оценка поступка

Необходимые заметки:

Дом Капернаумова, в котором живет Соня (Капернаум - город, в котором проповедовал Христос).

Лизавета в черновиках Достоевского беременна, 8 месяцев, страшная истина: человек, решившись на убийство, остановиться не может. Если бы Раскольников убил Лизавету с ребенком (!), сошел бы с ума.

Во время бунта - общественного или личного - ВСЕГДА погибают невинные люди. Автор против насилия и бунта; противостояние теории бонапартизма.

Сделать вывод: какой поступок совершает Раскольников и каков внутренний (философский, исторический, мировоззренческий) подтексты поступка?

2. Состояние Раскольникова

Сны, слова понимаются им только в контексте преступления. (См. табл. 1.)

Раскольникова мучает страх. Потеря теории бонапартизма. Почему не мучает совесть? Нет веры в Бога!

Раскольников испытывает Соню (ч. 4, гл. 4):

«Знаю я, как вы в шесть часов пошли...»;

«Катерина Ивановна вас чуть не била...»;

«А с вами что будет?..»;

«Катерина Ивановна в чахотке злой, она скоро умрет...»;

«А коли вы теперь заболеете...»;

«Дети всей гурьбой на улицу пойдут...»;

«С Полечкой, наверно, то же самое будет...» (Вспомнить стихотворение Некрасова «Еду ли ночью по улице темной...»).

Соня - что необычного в образе?

Она не характерна для публичного дома (худенькая, бледная, слабая здоровьем, думающая, мучающаяся). От этой грязи ее спасает только вера, она читает Евангелие («Воскрешение Лазаря» - Раскольникову).

Правда Раскольникова и правда Сони (ч. 5, гл. 4). (См. табл. 2.)

Вывод: у Раскольникова еще нет осознания вины, но мы понимаем, что он это сделал, так как «озлился», захотел проверить «тварь ли я дрожащая». Раскольников теряет себя!

3. Их воскресила любовь

«Сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого...» (Сравнить с биографией Достоевского, что для него значила вторая жена Анна Григорьевна.)

Анализ эпилога.

Итог урока. Обратить внимание на «движение» души Раскольникова до сцены в эпилоге: «...их воскресила любовь».

Ольга КОВАЛЕВА, учитель русского языка и литературы средней школы №70 Тюмени

«ТВАРЬ ЛИ Я ДРОЖАЩАЯ ИЛИ ПРАВО ИМЕЮ … » (ПО РОМАНУ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»)

1. Вступление.

Родион Раскольников — главный герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

2. Основная часть.

2.1 Нравственные искания Раскольникова.

2.2 Идея Раскольникова.

2.3 Сон Раскольникова.

2.4 Раскольников и Соня Мармеладова.

3. Заключение.

Возрождение Раскольникова. Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку!

Родион Романович Раскольников, главный герой книги Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание», появляется перед читателем на первых страницах произведения. Внешне это самый обычный молодой человек, бедный, как и все обитатели Петербурга Достоевского, одетый в лохмотья, бывший студент, доведённый нищетой до отчаянного положения. Но именно в душе этого человека разворачивается сложнейший нравственный конфликт не только романа, но и всего человечества — имеет ли человек право переступить законы совести во имя высшей цели или нет. Читатель застаёт главного героя, поглощённого своей бесчеловечной идеей, которая разрешает «кровь по совести». По мнению Раскольникова, все люди делятся на две категории — «твари дрожащие» и «сильные мира сего». Безропотные и пассивные следуют моральным нормам и общепринятому порядку. Великие личности, «творцы истории», нарушают установленные законы. Их не останавливают жертвы, кровь, насилие. Ради высшей цели они готовы переступить любые человеческие принципы. Пассивных и слабых большинство, и только избранные наделены особой силой. Они-то и руководят остальной людской массой, создают историю. Раскольников задаётся вопросом, к какой категории людей принадлежит он: «Вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?« Убийство старухи-процентщицы Алёны Ивановны становится для героя своеобразной проверкой и даёт ответ на мучивший его вопрос.

Раскольников надеется оказаться тем, кому «всё позволено». В разговоре с Соней Мармеладовой он признаётся, что «для себя убил, для себя одного». Однако Раскольников оказывается не тем «сверхчеловеком», каким хотел казаться. На деле оказывается, что всё идёт совсем не так, как ожидал герой. Сам Раскольников чувствует ненормальность происходящего. «О Боже! Как всё это отвратительно — восклицает он, когда выходит от старухи-процентщицы. Эксперимент Раскольникова над собой не удался. Герой способен сопереживать, сочувствовать чужому горю, помогать несчастным. Так, он принимает участие в судьбе семейства Мармеладова, отдавая им последние копейки. Герой словно разрывается между своей истинной сутью и тем, каким он хочет казаться. Друг Раскольникова Разумихин говорит о нём, что У героя «два противоположных характера поочерёдно сменяются», Сон об избиении лошади, вернувший героя в далекое детство, показывает его истинную суть. Искренняя, честная детская натура Раскольникова протестует против жестокости и насилия. Ребёнок в ужасе от страшных картин мучения несчастной лошади. Он готов бороться с несправедливостью и злом, бросаясь на мужика, забившего лошадь. Образ героя- ребенка показывает лучшие черты Раскольникова. Решающую роль в «воскрешении» личности героя играет Соня Мармеладова. Сначала Раскольников видит в ней такого же человека, как и он сам, пере ступившего через общепринятые законы. Однако героиней движет любовь, а не гордыня.

Признание Раскольникова в убийстве не было продиктовано искренним раскаянием. И только оказавшись на каторге, осознав своё единение с другими людьми, герой обретает веру и прощение. Самопожертвование, любовь к ближним и вера спасают героя. Поверив Соне и приняв её убеждения, Раскольников встаёт на путь возрождения.

Герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» Родион Раскольников совершил преступление: убил старуху-процентщицу и ее сестру Лизавету. Что же стало причиной этого преступления? Бедственное положение семьи? Да. Нищета, доведшая героя до болезни и отчаяния? И это тоже. Но все-же главная причина - в созданной самим же Раскольниковым теории преступления «по совести». По этой теории люди делятся на «обыкновенных» и «избранных», «великих». «Великие» могут «для общего блага» нарушать нравственные законы общества, могут преступать закон. Раскольников долго размышлял о том, «тварь ли он дрожащая или право имеет»? И решил доказать прежде всего себе и другим, что может совершить преступление «по совести», «перешагнуть через кровь», оправдывая его тем, что убийство дряхлой, мелочной старушонки, «которой уже нечего делать на этом свете», будет для многих благом, а ее деньги станут спасением для обездоленных людей. Но, совершив преступление, Родион, терзаемый муками совести, понимает, что он не из «разряда право имеющих». Он презирает себя за муки совести, за то, что оказался «тварью дрожащей». Ведь, кроме «никчемной старухи», он убил ее сестру Лизавету, свидетеля преступления. И тут теория Раскольникова не выдерживает испытания жизнью. Пытаясь переделать свою натуру. Раскольников приходит к трагическому раздвоению. Жизнь его разделилась на то, что было до преступления и после него. Герой обрек себя на страдания. Он признается Соне: «И не деньги, главное, нужны мне были... когда я убил... мне надо было узнать тогда, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу?» И не смог. Не смог преступить через свою совесть. Убив процентщицу, Родион убивает все то человеческое, что связывало его с человеческим миром, с людьми: «Я не старушонку убил... я себя убил». С этого признания и началось раскаяние. Герой понял, что все люди незримо связаны, жизнь каждого человека - безусловная ценность, и никто не имеет права распоряжаться чужой жизнью. А потом была «явка с повинной», суд, каторга. Итак, Раскольников наказан. Вроде бы все просто и ясно: нарушил закон - отвечай. Но совсем не «явка с повинной» и каторга были наказанием для Раскольникова. И отвечал он не столько перед законом, сколько перед своей совестью. Герой ощущает вину не перед законом, а перед собственной совестью, перед невинно убитой Лизаветой, перед матерью, сестрой, Соней Мармеладовой. Перед людьми. Перед землей своей. И поэтому, чтобы «искупить вину страданием», он идет на Сенную площадь и, как ему советовала Соня, становится на колени и целует землю, перед которой он согрешил... «Все разом в нем размягчилось, и хлынули слезы...» Трагизм Раскольникова - в ложности теории «наполеонизма». Он понял это, совершив преступление, но возвратиться к прежней нормальной жизни смог только через страдания. В Сибири, на каторге, происходит мучительное освобождение Раскольникова от идеи «сверхчеловека». И есть надежда на его нравственное возрождение и возвращение к людям.